Она ухватилась за фальшборт живого корабля и попыталась забраться на борт, однако корабль высоко сидел на воде. Цепляясь за перила одной окровавленной рукой, она пыталась найти в себе силы, чтобы протащить себя и своего ребенка к спасению.
– Помогите! – крикнула она снова слабеющим голосом. – Пожалуйста, «Смоляной», помоги мне и моему малышу!
В каюте корабля чей-то голос что-то спросил у кого-то другого. Услышали ли ее? Ни одна дверь не открылась, ничей голос ей не ответил.
– Пожалуйста, помоги мне! – безнадежно взмолилась она.
И тут внимание корабля накрыло ее теплой волной. Родившаяся в семье торговцев и знакомая с обычаями живых кораблей Малта поняла, что это такое. Поняла она и то, что такое прикосновение обычно сберегается для родни. Оно было дружественным приветствием и принесло с собой силу.
«Я помогу тебе. Он – дитя моей семьи. Дай малыша мне».
Эта мысль прозвучала у нее в голове – такая четкая, словно слова были произнесены вслух.
«Пожалуйста, – попросила она, – возьми его».
Ее закутанный ребенок стал знаком доверия и родства: она осторожно перенесла его через фальшборт и бережно положила на палубу «Смоляного». Теперь ее малыш оказался вне поля ее зрения, и дотянуться до него она уже не могла, но, тем не менее, впервые с момента его рождения она ощутила, что ему больше не угрожает опасность. Сила корабля текла по ее телу. Она набрала в легкие побольше воздуха.
– Помогите! Помогите мне, прошу!
Сознание корабля словно подхватило ее крик, став требованием, которому команда обязана подчиниться. А с палубы, от малыша, который был ей не виден, внезапно раздался гневный плач – гораздо более громкий, чем все те звуки, которые она до этого от него слышала.
– Это младенец! – внезапно вскрикнул женский голос. – Младенец, новорожденный, на палубе «Смоляного»!
– Помогите мне! – снова крикнула Малта, и тут очень большой мужчина спрыгнул с палубы на причал рядом с нею.
– Я с вами, – сказал он. Голос у него был басовитый, а речь – очень простой. – Не бойтесь, госпожа. Теперь Большой Эйдер с вами.
Тимара бежала по темнеющим улицам города. Рапскаль оставил ее с криком: «Хеби здесь! Я приведу ее к нам на помощь!» Он нырнул в темноту, а она бросилась в другую сторону через город, следуя не воспоминаниям о том, как они здесь оказались, а приказу собственного сердца.
Ее подстегивал гнев. Она злилась на драконицу за то, что та рисковала жизнью. Гнев ощущать было гораздо проще, чем прячущийся под ним страх. Ее ужасало не только то, что Синтара тонет – она боялась города и его призрачных обитателей. Некоторые из улиц, по которым она пробегала, были темными и пустынными, однако потом, завернув за угол, она вдруг сталкивалась со светом факелов и веселящимися: в городе шел какой-то праздник. В первый раз она испуганно завизжала, но потом поняла, что именно видит. Это были призраки и фантомы, воспоминания Старших, хранящиеся в камне зданий, рядом с которыми она оказывалась. Несмотря на то, что Тимара это понимала, она все равно бежала между ними не по прямой, уворачиваясь от тележек разносчиков, влюбленных парочек и мальчишек, торгующих копченым и острым мясом на палочках. От их приглашающих криков у нее звенело в ушах, запахи дразнили ее воспоминаниями о том, какие вкусные вещи они предлагают. Голод напомнил ей о себе, а следом и жажда: от быстрого бега у нее пересохло во рту.
Прикосновение к камню воспоминаний открыло ее сознание навстречу этим призракам. Ей больше не нужно было ни к чему прикасаться, чтобы их разбудить. Теперь ей достаточно было миновать одну из чернокаменных стен, чтобы городские воспоминания нахлынули и захлестнули ее. Она выбежала на площадь, где возвышался недавно сколоченный деревянный помост. На нем расположились музыканты, играющие на рожках из блестящего серебра и ударяющие в громадные барабаны и тарелки. Она прижала ладони к ушам – но не смогла заглушить призрачную музыку. Она перебежала через площадь и невольно вскрикнула, случайно пролетев сквозь молодого человека, который держал над головой поднос с увенчанными пеной кружками.
– Синтара! – закричала она, добравшись до края площади.
Она остановилась, смятенно озираясь. Впереди лежала темная и пустая улица с молчаливыми зданиями. За следующим перекрестком бледнолицая уличная циркачка в белом и серебряном одеянии жонглировала какими-то предметами размером с яблоко, которые сверкали, словно драгоценные камни. Она подбросила один из них выше – и тот вдруг взорвался дождем искр и мерцающей пыли, заставив толпу ахать и восторженно кричать. Тимара тяжело дышала, ноги у нее дрожали. Она плотнее натянула плащ поверх своих крыльев. Она потеряла ориентацию и понятия не имела, где именно оказалась. Что еще хуже, ее ощущение драконицы стало угасать. Неужели она пошла ко дну? Умерла?
«Здесь. Иди сюда».
Тимара не колебалась. Она двинулась вперед по темной улице, пробираясь по неровным булыжникам и петляя между обрушившимися кусками зданий. А потом, сделав еще один поворот, она внезапно почуяла и увидела реку, сверкающую серебром в лунном свете. И там, на разбитой набережной у самого края реки растянулась ее драгоценная драконица. Рванувшись к ней, Тимара внезапно ощутила, насколько Синтара устала и замерзла. А еще насколько она… горда? Драконица довольна собой?
– Я думала, ты тонешь!
– Я тонула. – Синтара воздвиглась на лапы. С крыльев, которые она оставила полураскрытыми, все еще струилась вода. Влага с ее чешуи искристо стекала на камни разбитой мостовой, превращаясь в зеркала для звездного сияния. Синтара фыркнула, а потом неожиданно для них обеих чихнула. – Я летала, – заявила она, и мысленная сила этих слов полностью затмила ее падение в воду. – Я летала, я охотилась, я убила добычу. Я СИНТАРА!!!