– Куда мы идем? – пропыхтела она.
– В гостиницу. Идем. Идем сейчас.
Он настоятельно дергал ее за руку.
Она вырвала у него руку и упала на колени: ее скрутила очередная схватка. Он молча стоял над ней. Когда к ней вернулась способность говорить, она выдавила из себя:
– В Кассарике… нет гостиниц. Только…
– Бордель, гостиница. Место для жилья. У меня комната, ты будешь укрыта, сделаешь там ребенка. Лучше, чем под дождем.
Это была правда. Однако, несмотря на ее отчаянное положение, этот мужчина с каждой минутой нравился ей все меньше. Бордель! Ну что ж: там хотя бы будут женщины – и, возможно, женщины, имеющие опыт, необходимый в ее ситуации. Она позволила ему снова взять себя за руку и с трудом поднялась на ноги.
– Как далеко?
– Два моста, – ответил он.
Она кивнула. Два моста. На два моста больше, чем ей под силу.
Она вздохнула и сжала зубы.
– Веди меня туда.
Рэйн решил, что Лефтрин не из тех людей, кто быстро шевелится. Особенно когда, по его мнению, ему доставили беспокойство. Или, может, он просто совершенно обессилен. Он допил свой чай, а потом исчез, чтобы переодеться в сухое. Когда он, наконец, вышел из своей каюты, то выглядел еще большим оборванцем, чем прежде. Рэйн начал понимать, сколько на самом деле пришлось перенести членам экспедиции. И хотя это вызвало сочувствие к капитану и его команде, он не стал освобождать Лефтрина от данного им обещания. Племянница и палубный матрос Лефтрина, Скелли, уже надела плащ и сапоги и была явно готова к ночным приключениям на берегу. Однако Лефтрин выпил еще чашку чая, одолжил у кого-то из команды вязаную шапку и непромокаемый плащ, и только после этого встал и объявил, что готов идти.
Рэйн поспешно повел их от причалов к лифту, где ему пришлось больше десяти раз дергать за шнурок вызова, прежде чем появились хоть какие-то признаки того, что лифтер направил устройство вниз. Мужчина хмуро смотрел на него, выражая столь явное неудовольствие тем, что его вызвали в такую непогоду, что Рэйну пришлось дать ему горсть монет не только в качестве платы, но и как взятку за обещание, что когда Лефтрин и Скелли соберутся обратно, то, постучав в дверь, найдут его бодрствующим.
Рэйн никогда не любил лифты. Он всегда предпочитал подниматься пешком, а не обрекать себя на тошнотворные подергивания и раскачивания, а также непредсказуемые рывки и остановки по время пути. Он сжал зубы, надеясь, что лифтер хорошо заботится о канате и блоках. Лефтрин и Скелли по большей части молчали. Лефтрин ежился под своим взятым взаймы плащом, а Скелли ухмылялась и вглядывалась в темноту, словно все мелочи вокруг ее завораживали. Внезапно Рэйна обрадовало то, что она вызвалась с ними пойти. Он подозревал, что Малте удастся узнать больше из разговора с этой девушкой, а не из ответов немногословного капитана.
Едва лифт успел остановиться, как он с радостью отстегнул защитную сетку.
– Нам сюда, – сказал он, как только они вышли из лифтовой корзины следом за ним. – Извините, что так темно. В Кассарике трудно арендовать жилье: город пока слишком молод, чтобы предлагать такие же гостиницы и таверны, как в Трехоге. Нам пришлось согласиться на единственное помещение, которое можно было снять временно. Осторожно с этими канатами. Они протянуты ниже, чем следовало бы. Через этот мост, потом пара оборотов вокруг ствола, еще мост – и мы на месте. И я благодарю вас за то, что пришли. От всей души.
Когда они, наконец, подошли к их снятому внаем домику и Рэйн увидел его темные окна, он молча нахмурился. Если Малта решила, что слишком сильно устала и легла спать, ему будет неловко из-за того, что он притащил сюда эту пару в такую непогоду. Однако хмурился он в основном из-за тревоги. Если Малта передумала их ждать и уснула, это означает, что она испытывала гораздо более сильную усталость, чем та, в которой готова была признаться, когда они ушли из здания Совета.
Он толкнул хлипкую дверь и вошел в неосвещенную комнату.
– Малта? – тихо сказал он в темноту. – Малта, я привел к тебе капитана Лефтрина…
Он оборвал фразу, ощутив, что комнаты пусты. Он никому не смог бы объяснить свои чувства. Он просто точно знал, что ее здесь нет, и что ее тут не было со времени их ухода. Он шагнул к столу и легонько провел пальцами по установленной в центре фигурке из джидзина. Металл Старших отозвался на его прикосновение, оживая, испуская призрачный свет – голубоватый, но яркий. Он поднял фигурку, освещая всю комнату. Малты нигде не было. Он похолодел и услышал, что говорит обманчиво спокойным голосом:
– Что-то случилось. Ее здесь нет – и непохоже, чтобы она сюда приходила.
Очаг для таких маленьких помещений представлял собой всего лишь глиняное блюдо. Он отыскал несколько угольков, которые еще тлели, раздул огонь и зажег обычный фонарь. Более сильное освещение только подтвердило то, что он и без того знал. Малта не пришла с Совета. Здесь все оставалось совершенно таким же, каким было, когда они закрывали за собой дверь.
Лефтрин и Скелли стояли у открытой двери. Ему было не до любезностей.
– Извините. Мне надо идти ее искать. Она была усталой, когда мы расстались, но обещала, что пойдет прямо сюда. Она… у нее болела поясница. Ребенок… Живот такой большой…
Девушка откликнулась:
– Мы пойдем с вами. Где вы видели ее в последний раз?
– Прямо у здания Совета.
– Тогда мы начнем оттуда.
Он привел ее к себе в комнату. Очередная схватка началась как раз в тот момент, когда они оказались на пороге борделя. Малта согнулась пополам у двери: ей хотелось только скорчиться и не шевелиться, пока боль не пройдет. Однако он схватил ее за руку и протащил через крошечную гостиную в очень неприбранную спальню. Там пахло мужским потом и несвежей едой. Кресло было похоронено под ворохом ношеной одежды. Простыни на узкой кровати сбились, открывая покрытый пятнами матрас. На полу у двери стояла тарелка с обколотыми краями. Муравьи копошились на корке хлеба, оставшейся там, а также исследовали перевернутый графин и грязный прибор, валявшиеся рядом. Единственный свет давал почти угасший огонь в глиняном очаге. В нескольких корзинах у двери хранились его личные вещи. Она разглядела сапог и один заскорузлый носок. А потом он снова ее пихнул.